– У Бобби же всегда всё было первый сорт: девчонки что надо, тачки (папашины, но кто ж знал), причёска, выпивка, табак, кстати, закурить не будет? В общем, деньжата у него водились: что-то сшибал с папашиных ларёчников, что-то сам папаша давал, но самую большую рыбу он ловил за карточным столом. Бобби играл как чёртов бог, мог за столом по двадцать часов сидеть и ни разу даже поссать не выйти, ей-богу. Да я сам видел, как он до трусов раздел Трюкача, а Трюкача ни разу никто из наших не обыгрывал, так у того чуть кровь носом от злости не пошла, ну ещё бы: стрит против каре, и десять тысяч как с куста. Говорят, что Трюкач деньги-то отдал, но пообещал Бобби пальцы переломать, так ведь всё честно было, я сам видел, говорю же, вот он больше за стол с ним и не садился. Знаю ещё, что Бобби пару раз обстряпывал делишки для тех мутных ребят со стадиона, когда они его подсылали поиграть с парнями из центра, ну, знаете, чистенькие такие, белые воротнички, кожаные портфели, кольца на пальцах – эти только с Бобби за стол и сели бы, их порода, так вот, он их под орех разделывал, а потом долги спускал в обмен на кое-какие услуги – не для себя, для ребят тех, конечно, ему-то с того что было. В общем, фартовый парень был Бобби и красивый до одури, даже мы понимали: спина прямая, серый костюм с иголочки, усы кручёные, туфли вощёные, сам лощёный, учёный, папаша ж его, хитрый, на юриста отправил. И говорил как по писаному: «Я обдумаю ваше предложение», «В связи с этим искренне благодарю». Девчонки к нему так и липли, говорю же, только вот Бобби это не сильно нужно было, так, разве что ночь развлечься, а любил он ту певичку, которая в «Копакабане» по вечерам в микрофон дышала, страшная была – старая, тощая, рыжая, в зубах щель на два пальца, но что-то было в ней, и втрескался по уши Бобби в эту хриплую Лору, приходил по вечерам, садился за лучший столик под сценой и смотрел на неё, не ел, не пил, воду разве что, просто смотрел и ждал, его никто не гнал, да кто ж Бобби выгонит, его все знали. А Лора та ещё штучка была, поняла, что из Бобби верёвки вить может, ну и стала потихоньку в него коготки запускать: то хочу, это не хочу, принеси, подай, а сама к себе не подпускает. Бобби сатанел, конечно, но терпел – цветочки-кошелёчки, позвольте вас проводить, она к нему у двери грудью прижмётся на прощанье – вот и всё, что Бобби перепадало, да я сам видел, говорю же. В общем, стал Бобби мрачный, сам не свой, играл тогда как бешеный, за ночь мог по двадцатке поднять, а утром все на стерву Лору спустить, но ей-то что с того было, говорю же. А потом вдруг узнаёт, что Лора эта с Толстым Доком путается, который хозяин «Копакабаны» и ещё чёрт знает чем занимается, и тогда совсем чёрный стал. Тут за ним Док сам посылает, мол, нам с тобой нужно кое о чем потолковать, Бобби, есть у нас с тобой взаимный интерес, и предлагает на Лору в карты сыграть: если Бобби выиграет, то Лора ему достанется и солидный куш в придачу, а если нет, то Бобби пойдёт к Толстому Доку работать – как для ребят со стадиона, только навсегда, а не нравится моё щедрое предложение, говорит Толстый Док, так придётся тебе из города убираться, и не обещаю, что живым, слишком суеты и проблем от тебя много, и никакой папаша не отмажет. Сперва Бобби принялся за старое: лицо каменное, улыбка наглая – «Я обдумаю ваше предложение», но потом согласился, куда деваться, и через три дня приехал в «Копакабану», при ней же и комнаты игральные были, уселся за стол с ребятами Дока и ждёт, а тут Трюкач входит – ну что, не ждал, говорит, не придёт Док, я за него. А за ним и Лора, рыжая шкура, садится рядом и хохочет, мол, давай, дружок, иди ва-банк, я тебе только так и дамся.
Вот в тот вечер впервые у Бобби игра не шла. Обычно сидит в сером своём костюме и улыбается, всегда всех бесила улыбочка эта его наглая, какая бы карта ни шла, а тут сидит и хмуро в стакан смотрит, хотя не пил никогда за столом. Раз поставил, два раза упал, а потом Трюкач фулл-хаусом с тремя девятками на флопе его и сделал. Ну что, говорит, напарничек, будем теперь с тобой работать, тебе Док разве не сказал, и целует Лору в рыжий рот, она, говорит, у нас девочка добрая, её на всех хватит. Бобби посидел с минуту, а потом бросился на Лору через стол и стал её душить, еле оттащили, эх ты, напарничек, говорит ему Трюкач, как же ты поломанными пальцами играть будешь, но ничего, отдохнёшь заодно, о жизни подумаешь, а там и посмотрим, и наступил ему сапогом прямо на руку, сначала на правую, потом на левую, так-то, только Бобби даже не пикнул, только всё на Лору смотрел – как знал, что в последний раз её видит. В общем, с тех пор так и повелось: Бобби с Трюкачом в паре работали – чисто, аккуратно, загляденье, так всё и было, пока не взяли их, ей-богу.
– Кубякин, – устало сказал следователь, закрыв лицо руками. – Кончай ломать комедию, Кубякин. Боббишмобби, хачи-трюкачи, Копакабана, устроил тут мне «Подпольную империю». В последний раз по-человечески спрашиваю: расскажешь сам, как в поезде с Гороховым зампреда банка в покер обули? Или дальше будешь дурака валять? Сто пятьдесят девятая статья, Кубякин, клянусь.
Кубякин ссутулился, шмыгнул носом, уставился на обгрызенные ногти и совсем другим голосом – монотонным, кислым, тусклым – заговорил:
– Двадцать второго июля я, Кубякин Руслан, и мой однокурсник Горохов Борис по кличке «Бобби» сели в поезд номер шестьдесят один «Москва – Херсон». В купе мы познакомились с соседом, Купцовым Петром, и предложили ему сыграть в карты – сначала по маленькой.
Следователь склонился над столом, победно блеснув лысиной, застучал по топким клавишам древней клавиатуры. В свете настольной лампы тяжело висел дым раздавленной сигареты, так и не доставшейся Кубякину – так и не доставшейся никому.